АНАСТАСИЯ

 

Роман-сказка

1

Берлин. Н.ская больница 192   год

            Стояла душная и короткая июльская ночь. Доктор Морозов, тяжело вздохнув, закрыл окно палаты. Женщина лежала на спине, глядя в потолок большими, расширенными страданием глазами. Уже часа два он пытался разговорить ее. Эту больную доставили в клинику после того, как в ночь с 16 на 17 июля она пыталась утопиться в Шпрее, прыгнув с моста Юнфермбрюкке. Оказав ей первую помощь, полицейские поняли, что она не совсем нормальна и сочли за благо доставить ее в психиатрическую лечебницу. Германия переживала не лучшие времена. После войны появилось множество людей с травмированной психикой, число самоубийств резко возросло, так что в самом появлении такой больной для Морозова не было ничего неожиданного. В Петербурге у него была большая практика. Ему часто приходилось говорить с молодыми женщинами, вроде вот этой, пытающимися свести счеты с жизнью. Чаще всего причиной была неразделенная любовь. Теперь, будучи уже эмигрантом, он работал в этой клинике по рекомендации друзей по гейдельбергскому университету (не плохо при такой безработице). Теперь он понимал, что причин для самоубийства стало гораздо больше. К тому же, лицо женщины было смутно знакомо ему, где-то он видел его и не раз, причем не вживую, а на каких-то, то ли снимках, то ли открытках. Это было лицо из той прошлой, российской жизни.

            -Неужели вы совсем ничего не помните из своего прошлого? – в который раз спрашивал он.

            Она молчала, перебирая пальцами край одеяла, точно гладила собаку или кошку.

            -Можете вы хотя бы назвать ваше имя?

            -Анна Андерсен, - неожиданно резко прозвучал ее глухой голос.

            -Вы немка? – спросил, уже зная, что перед ним вовсе не немка.

            -Я русская, - ответила она, - Или была русской.

            Морозов вспыхнул от радости:

            -Так ведь и я русский! Может быть, будем говорить по-русски?

            Я буду отвечать только по-немецки, - отрывисто сказала женщина, не глядя на Морозова.

            -Андерсен – ваша фамилия по мужу?

            Не совсем так. Меня спас австрийский военнопленный. Он привез меня сюда и вскоре умер. Его отец сделал меня своей приемной дочерью. Теперь и его не стало.

            -Вы помните свою фамилию до того, как этот немец или австриец удочерил вас?

            -Вы подумали сейчас что-то пошлое. Выбросите это. Ему было 73 года. Смерть сына свела его в могилу. Его единственный сын умер от рака, не оставив после себя потомства. Несчастный Людвиг, так его звали, все мечтал, чтобы мы с его сыном поженились.

            -Ничего пошлого я не имел в виду. Почему вы так решили?

            -По вашему тону. Я уже привыкла, что в простые человеческие чувства никто не верит. Все сводят к деньгам и постели.

            Это было довольно странное заявление для человека, совершенно не помнящего своего прошлого. Морозову в голову просочилось смутное подозрение, что все она помнит, но с какой-то целью хочет скрыть и свое имя, и свое прошлое. К тому же лицо ее теперь, когда не было напряжено, казалось Морозову все более и более знакомым.

            -Вы не ответили на мой вопрос. Не помните ли вы свою прежнюю фамилию?

            -Демидова, - торопливо ответила она, и по этой торопливости Морозов понял, что она вовсе не Демидова, - Хотя я совсем в этом не уверена. Мне кажется, что кто-то назвал меня Анной Демидовой….

 

2

Предместье Екатеринбурга, вблизи Коптяковской дороги июль 1918 г.

            Гудели сосны так, как гудят они только на Урале. Над Коптяковской дорогой поднималось облако гари. Потные злые люди бранились на разных языках. Странно было слышать здесь, в глубине Урала, немецкую, латышскую и венгерскую речь вперемешку с идишем и русским матом.

            - Эй, Петька, етит твою, брось ты их! Да кому он нужен этот докторишка! Ткни его штыком, да айда водку пить.

            - А девица? – Ермаков стер катящийся градом пот.

            - Янкель сказал, что у всех царских дочек на груди был портрет Распутина, - Пашка Медведев, правая рука Юровского, его «сынок», Петра Ермакова знал давно и не сильно ему доверял. Он должен был увести Ермакова с места событий, пока Юровский, Голощекин, Сафаров и Войков выполнят намеченное.

            - Это Анна Демидова, их горничная, короче, прислуга. Кто ее искать станет? Кому она нужна?

Ермаков, повернув свое желтое от вечной пьянки, одутловатое лицо с глазами сонного крокодила к Медведеву, пробормотал:

            - А ты уверен в том, что она Демидова?

            - Я же тебе говорю, у всех девиц и у Царицы на груди были портреты Распутина. Ну, Гришки этого самого …. А у этой не было. Стало быть, Демидова.

            - Может быть, для верности головы им отрубить? – Ермаков приставил штык к горлу распростертой девушки. Хлынула струйка крови, отчего глаза Ермакова оживились.

            - Как хочешь. Возись тут с горничной. А я пойду, погляжу, как там Янкель с царевнами разберется.

            - Постой! И я с тобой. Эй ты, Фриц! – он окликнул австрийского военнопленного, стоящего поодаль, - Ганс, или как тебя там?

            - Вернер, - ответил австриец, приблизившись.

            - Закопаешь их, чтоб никто не нашел, понял?

            В яме лежали четверо. У пожилого лысого мужчины с бородкой штыком был выбит глаз. Лица двух других искажены предсмертной мукой. Только лицо девушки, бледное, с высоким лбом было полно жизни. Небесного цвета глаза смотрели прямо на Вернера. Она застонала. Вернер увидел, что она была тяжело ранена. Умом он понимал, что она вряд ли выживет.

            - Ты меня слышишь? – зашептал он, - Ты жива?

            Она попыталась приподняться:

            - Где ты, любимый мой… Дми…, - голова ее запрокинулась и глаза померкли.

            Не совсем понимая, что делает, Вернер сбросил свою шинель, завернул в нее девушку и кинулся к лесу.

            Над Коптяковской дорогой вставал рассвет. Туман отступал к болоту, к Поросенкову Логу. Горько плакало небо над убитым Царем. И гудели сосны, как гудят они только на Урале.

 

3

Берлин. Н.ская больница 192   год

            Женщина замолчала и прикрыла глаза. Морозов взглянул на часы. Было два часа ночи.

            - Я совсем утомил вас, - сказал он, - Я зайду к вам завтра. Попытайтесь уснуть, – и он вышел в коридор.

            Его приятель Франц Леро ждал его в кабинете. Леро был ровесником Морозова, 35 лет от роду, но выглядел старше из-за ранней лысины и наметившегося брюшка. Из него мог бы получиться типичный немецкий бюргер, если бы он не избрал своей профессией психиатрию. Как все психиатры он был циником, как все немцы, дотошным и пунктуальным. Женат он был на красавице еврейке Эстер, с которой познакомился в России, благодаря Морозову. Жену свою боготворил, несмотря на многочисленные ее измены.

            - Все еще возишься со своей русской? – спросил он у Морозова.

            - Откуда ты узнал, что она русская? – удивился тот.

            - Так ведь это видно невооруженным глазом, - усмехнулся Леро, - она говорит по-немецки с ужасающим акцентом. Как человек, которого учили немецкому из-под палки. К тому же она понимает по-английски и по-французски. Она врет, что потеряла память, просто ей есть, что скрывать. Что это ты так взволновался?

            - Она мне напомнила, очень напомнила одну девушку. Я боюсь в это верить, но вдруг…Ведь ее тела так и не нашли.

            - Ты все еще бредишь своей Анастасией. Это уже превращается в манию, тебе ли психиатру этого не знать. Пойми, наконец: их всех расстреляли. Если не веришь мне, поговори с Соколовым. Ты на грани помешательства.

            - С Соколовым? Что он может знать? Ведь белые вошли в Екатеринбург уже после. Посоветуй еще поговорить с Юровским, - Морозов поморщился.

            - Пойми, наконец: она не Анастасия. Да, она русская, она что-то скрывает, но она не Анастасия. Жениться тебе надо, вот что я тебе скажу, Сергей. А то уже идут слухи о твоей нетрадиционной ориентации.

            - Не болтай ерунды. Я внимательно смотрел на нее. Было темно, и я зажег в палате свет. Она прикрыла глаза рукой, в точности, как Александра Федоровна.

            - Да разве ж ты видел Александру Федоровну? – Леро посмотрел на друга, как на буйно помешанного.

            - Разве я не рассказывал тебе, что лежал в царскосельском госпитале. Было это в 1916 году…

 

4

Царское Село 1916 год

            Рана Морозова была не опасна, хотя он и потерял много крови. Ранила его вовсе не германская пуля, стрелял дезертир, которого он пытался остановить. Патриотический подъем 1914 года, на волне которого Морозов добровольно ушел на фронт, пошел на убыль. В тылу силы разрушения готовили революцию. Еще недавно был убит Распутин. Приближался новый 1917 год.

            К Морозову подошла молодая, лет около 30, медсестричка, полненькая, с простым, деревенским русским лицом и выразительными карими глазами. Она ласково и располагающе улыбнулась ему. Переменив повязку, она спросила, не надо ли чего еще. Морозов попросил умыться и почистить зубы. Она легко и непринужденно выполнила его просьбу.

            - А известить своих не хотите? Я иду на почту. Отнесу и вашу телеграмму.

            Морозов был ранен в грудь и правую руку, поэтому писать не мог. Поняв его смущение, медсестра вынула блокнот и карандаш.

            - Диктуйте, - сказала она и старательно записала морозовское послание и адрес его отца в Питере, - Если понадобится что-то еще, обращайтесь без стеснения, меня зовут Аня.

            - Очень приятно, - сказал Морозов, - Сергей.

            Ему казалось, что эта Аня его сестра.

            В один прекрасный день санитары стали до блеска драить полы в палате, переменили всем белье, а на обед в супе обнаружились куски мяса. Весь медперсонал суетился сверх всякой меры, Морозову три раза поправили одеяло.

            - Что происходит? – спросил Морозов у санитара. – Какое-нибудь начальство нагрянет?

            Санитар удалился с таким видом, будто присутствовал на приеме у самого короля Георга, куда, к его возмущению, начали вдруг пускать всякий сброд. Ответить он не соблаговолил. Всем в палате стало не по себе.

            Вошла высокая стройная женщина в одежде сестры милосердия. За ней шли четыре совсем юные девушки, одетые так же, как она, с очень серьезными лицами. Женщина обходила раненых, расспрашивая, как и когда их ранили, нет ли каких жалоб на персонал. Больные отвечали очень напряженно, точно отчитывались главнокомандующему. Дошла очередь и до Морозова.

            - Да, здесь за нами прекрасно ухаживают, - сказал Морозов, - Особенно одна мед. сестричка, очень симпатичная, зовут ее Аня, фамилии, к сожалению, не знаю.

            Впервые за весь обход печальная строгая женщина улыбнулась.

            - Я обязательно передам Ане ваши слова, - она говорила с легким британским акцентом.

            Побеседовав со всеми, она направилась к выходу. Четыре девушки, как тени, следовали за ней. Одна из них, поотстав, подошла к тяжело раненому полковнику Дебольцову, склонилась и поцеловала в лоб, он в ответ поцеловал ей руку. При выходе из палаты четвертая, совсем молоденькая девчонка развернулась, улыбнулась всем широкой детской улыбкой и высунула Морозову язык. Тот на секунду растерялся, потом улыбнулся в ответ и послал ей воздушный поцелуй. Девчушка покраснела и убежала.

            Прихода Ани он ждал с нетерпением.

            - Аня, - спросил он полушепотом, - А что это за грымза к нам только что заходила?

            Анино лицо вытянулось и выразило крайнее неудовольствие.

            - Вы что же не узнали государыню Императрицу Александру Федоровну? Вас случайно не кантузило?

            Морозов побледнел и покраснел одновременно. Он оглянулся на соседнюю койку, но там лежал Дебольцов, который впал в беспамятство, метался, бредил, звал какую-то Ольгу. Слышать их он не мог

            - Там была девушка, совсем молоденькая, лет тринадцати, - все более смущаясь, проговорил он, - Она кто?

            - Ей уже пятнадцать. Это Великая княжна Анастасия Николаевна.

            - То-то мне показались знакомыми их лица! Какой же я кретин! Я просто не ожидал их здесь увидеть. Передайте ее Величеству… Их Высочествам мои извинения. Я не знаю, как теперь быть, надо же было так глупо…

            - Не отчаивайтесь, - ласково сказала Аня, - Никто на вас не сердится.

            - Ольга… Ольга, - монотонно стонал Дебольцов. Аня подошла и уложила его свесившуюся руку и вышла из палаты.

            В соседнем углу какой-то рыжий прыщавый поручик рассказывал похабные анекдоты про Распутина, Вырубову и Царицу. Кто-то хохотал над этим.

            - Прекратите, поручик, - крикнул Морозов, - о мертвых либо хорошо, либо ничего.

            Его поддержали, хохот прекратился.

            В новогоднюю ночь никто не спал. Ощущение праздника охватило всех, кроме Дебольцова, которому было все хуже. Четыре Царские дочери зашли поздравить раненых еще утром. Морозов получил из рук Анастасии забавный рисунок и хрустальный колокольчик.

            - Благодарю, ваше Высочество.

            - Да бросьте вы! – перебила она, - Просто Настя.

            - У меня тоже для вас подарок, - он смущенно протянул ей коробочку помадок в виде сердечка, - Аня сказала, что вы любите сладкое.

            - Обожаю, - девочка прищурилась от удовольствия и оглянулась на сестер. Ольга сидела на постели Дебольцова, стирая пот с его лба платочком. Татьяна и Мария наряжали елку в углу палаты. Анастасия открыла коробочку и, весело болтая, стала поедать конфеты. Уходя, она послала ему воздушный поцелуй.

            Позже зашла Аня и вручила Морозову жакет собственной вязки.

            - Вы очень понравились Анастасии Николаевне, - сказала Аня, - Она даже подарила вам суздальский колокольчик.

            - Я очень рад. Аня, а вы видели когда-нибудь Вырубову? О ней здесь столько говорят.

            - И, конечно же, ничего хорошего, - печально заметила она, - Конечно же, я видела Вырубову. Сегодня утром в зеркало. А вы имеете несчастье говорить с ней прямо сейчас.

            Морозов снова смутился. Вынул из-под подушки жемчужную брошь.

            - Это брошь моей покойной матери. Я хочу, чтобы ее носили вы.

            - Мне неловко, - сказала Вырубова, - Может быть, лучше вам подарить это своей невесте.

            - У меня нет невесты, - ответил Морозов, - Пока нет.

            И подумал почему-то про Анастасию. После долгих уговоров Вырубова брошку приняла, тот час же надела, и целый час потом развлекала раненых веселыми историями. Морозов лежал, прикрыв глаза, и все думал о том, что вызовет на дуэль всякого, кто неуважительно отзовется о Вырубовой, а перед глазами было лицо Анастасии. Новогодняя сказка сияла в душе у Морозова.

            Дебольцов умер, когда часы пробили 12 раз и все, кто мог, осушили бокалы с шампанским, присланным Александрой Федоровной. Он успел вскрикнуть, пробормотал еле слышно: «Кончено, умираю…Ольга…скажите ей, я передал ее письмо». Морозов заверил умирающего, что непременно все передаст, хотя не знал о какой Ольге и о каком письме шла речь. Дебольцов силился еще что-то сказать, но уже не мог. Начались судороги, тело его вытянулось и застыло. Морозов молча закрыл ему глаза. Сказка кончилась.

            Хоронили Дебольцова несколько ходячих больных госпиталя, пришли все четыре Царские дочери. Ольга Николаевна рыдала так, что на нее оглядывались. Анастасия была непривычно печальна и не сказала с Морозовым ни слова. Он был готов отдать жизнь свою за нее.

            - Вот времена настали, - проговорил сосед по палате, ротмистр Тишин, поравнявшись с Морозовым. - Хороним полковника тайком, точно преступники. Оглядываемся, как бы кто не узнал. А ведь он герой, с первых дней войны на фронте. Государь сам вручил ему крест, а теперь мы боимся, вдруг да он узнает, что мы отдали ему последний долг. Вы, Морозов, пожалуйста, не проговоритесь Вырубовой.

            - Я не понял вас, Тишин, - удивился Морозов, - Как можно сохранить в тайне событие, в котором приняли участие все четыре Великих княжны? Анна Александровна, безусловно, в курсе дела. Да и к чему здесь тайны, ведь полковник был ранен в бою, он же не дезертир какой-нибудь.

            - Он, конечно же, не дезертир. Но ранен был не в бою. Он заслонил Великого князя от пуль наемного убийцы, - Тишин понизил свой голос до полушепота.

            - Тогда тем более ничего не понимаю, - Морозов упорно не хотел шептаться, - Ведь в этом случае Дебольцова должны были хоронить со всеми почестями. Зачем нам тогда скрываться от Государя?

            - Затем, что полковник спас жизнь одному из убийц Распутина. Если бы князь был убит, это бы посчитали местью распутинцев и тогда… - Тишин не закончил фразы, а поспешил смешаться с толпой. На них оглянулась Ольга…